В.Е.Меницкий. «Моя небесная жизнь» - Слезы в степи

СЛЕЗЫ В СТЕПИ

В своей книге я в основном рассказываю о летчиках-испытателях, значительно меньше - о наших ведущих инженерах и техниках, нашем наземном составе. О них вообще не часто вспоминают публично и уж совсем редко пишут. С одной стороны, это понятно - их повседневная работа не видна всему миру и знают о ней только сами летчики да специалисты. С другой стороны, есть в этом какая-то несправедливость - без них, без их самоотверженного труда мы бы не смогли поднимать в небо наши машины. В каждый из них вложена часть души этих скромных труженников авиации, беззаветных ее служителей. Мой долг - восполнить этот пробел и вспомнить этих людей, на протяжении многих лет выпускавших в небо меня и моих товарищей. Они этого достойны.
Я уже говорил, что на нашей фирме всегда был очень хорошие отношения между конструкторами летчиками и техническим составом. У нас не было присущего многим другим фирмам разделения на "белую" и "черную" кость, мы общались на равных и относились друг к другу с большим уважением. Мы делали одно общее дело и были его фанатами - независимо от того, поднимались ли на самолетах в небо или готовили их к полету на земле.
Наши ведущие инженеры и техники работали не покладая рук, подчас в невыносимых условиях - в лютый холод и знойную жару, когда солнце раскаляет самолеты так, что до них даже дотронуться страшно. И несмотря ни на что, уговаривать их было не надо. Достаточно было сказать: "Ребята, подходит боевая работа, ее нужно срочно выполнить", - и все. Они не уходили с аэродрома сутками, забыв про выходные, еду и сон - лишь бы успеть уложиться в срок. Такое истовое служение авиации не могло не вызывать у нас уважения.
Я был самый молодой летчик-испытатель на фирме, меня все инженеры и техники любили и как-то по-особому, почти по-отечески опекали - многие из них были значительно старше меня. Но это не мешало нам вместе играть в футбол и проводить свободное время.
Конечно, я всегда знал, что те, кто оставался на земле, переживали за летчиков, отправляя их в полет. Но силу их переживаний я смог понять только после одного случая, произошедшего со мной. После него я увидел своих товарищей другими глазами и стал по-иному к ним относиться.
Я летел на задание на МиГ-25. На высоте 20 тысяч метров мне нужно было поочередно остановить и запустить двигатели. В тот момент, когда я стал их останавливать, я вдруг услышал какой-то хлопок. Оказалось, у меня лопнул "фонарь", в результате произошла разгерметизация, вышло из строя радио, некоторые другие системы и приборы. Самое удивительное, что при этом самолет остался "работоспособным".
После того как сработало компенсирующее устройство, произошел наддув костюма и меня всего раздуло, как шарик. Управлять самолетом в таком виде довольно тяжело, но мне все-таки удалось снизиться я запустить двигатели. И все бы ничего, но я оказался лишенным связи. Радио, как я уже сказал, вышло из строя, рация, хоть и с помехами, работала только на "прием". Вдобавок ко всему при разгерметизации отказал и ответчик опознавания. В результате я пропал с экрана, и диспетчеры меня потеряли. Как только я выпал из их поля зрения, они, естественно, начали меня искать, а не найдя, забили тревогу.
Я слышал по рации их переговоры, понимал, что они испытывают, какой на земле поднялся переполох, - и ничего не мог поделать. Я пытался сообщить им о себе с помощью других средств связи - через АРК, сигнал бедствия. Безуспешно. Вся система оповещения вышла из строя. Тем временем Вадим Иванович Петров дал команду Володе Рябию лететь в район "трехсотого" полигона и поискать меня там. Тот полетел и увидел какие-то горящие обломки. Не знаю, что это было, но все предположили самое худшее. РП приказал всем самолетам - а их в небе было около тридцати - немедленно садиться. Меня топливо уже "поджимало", и мне тоже надо было идти на посадку, но вклиниться без связи между садящимися один за другим самолетами было проблематично.
В конце концов мне это удалось, и я сел на дальнюю полосу. Надо было видеть лица людей, встречавших меня! Казалось, они видят самолет-призрак, вынырнувший из небытия. Эмоции переполняли их. Среди встречавших я почему-то не увидел своего техника Колю Пономарева. Оказалось, что когда он узнал о моей предполагаемой гибели, он ушел в степь, чтобы никто не видел его слез. Когда я увидел, как плачет - уже от радости - этот 45-летний мужчина, не стесняясь своих слез, в моей душе все перевернулось.
Одним из первых ко мне подбежал мой друг - ведущий инженер Володя Сыровой. Он что-то возбужденно мне говорил, а я смотрю на него и - не слышу. Я уж грешным делом подумал, что оглох. Потом прислушался - нет, все нормально - голоса людей, звуки аэродрома слышу. Это не я оглох, а Володя так перенервничал, что потерял голос. Губами шевелит, а из-за спазмов произнести не может ни слова. Только часа через два он отошел от нервного шока и смог говорить.
Меня тогда потрясла сила переживаний всей нашей технической группы. После этого случая я совершенно по-другому стал относиться к своим товарищам - техникам и ведущим инженерам. На многое я стад смотреть их глазами - глазами людей, которые хоть и не поднимались с нами в небо, но всегда душой были с летчиками-испытателями. И каждая наша потеря отзывалась у них в сердце болью.
Я рад, что у меня есть возможность назвать этих людей поименно. Это наши замечательные техники Володя Стручков, Леша Смирнов, Валера Шмелев Гена Чиндарев, Федя Горин, Жора Спицын, Володя Белов, Витя Корягин, Володя Кособреев, Миша Сафронов, Володя Абакумкин; инженеры Евгений Васильевич Киселев, Саша Огнев (мы его называли "Огонек"); ведущие инженеры Валера Уткин, Володя Сыровой, Слава Троицкий, Саша Манучаров, Валера Новиков, Слава Николаев, мои друзья Сережа Поляков и Володя Романычев, а также Гена Муравлев, Саша Дондуков, Василий Штыкало, Боря Чак и многие, многие другие.
Я всегда с благодарностью буду их вспоминать и помнить годы нашей совместной работы.

Олег Антонович