В.Е.Меницкий. «Моя небесная жизнь» - Алик Фастовец

АЛИК ФАСТОВЕЦ

Я продолжу галерею портретов своих друзей летчиков-испытателей рассказом об Алике Фастовце, который по характеру многими своими чертами напоминал Мишу Комарова. Мы, кстати, втроем из всей нашей группы болели за ЦСКА, и когда проходили футбольные баталии, часто обсуждали их итоги. Футбольный клуб ЦСКА в те годы уже не всегда удачно выступал на чемпионатах Союза. Но тем не менее мы праздновали и его победы - например, в 1972 году, когда ЦСКА стал чемпионом. Федотов болел тогда за "Спартак", Остапенко симпатизировал киевскому "Динамо", а Боря Орлов - команде "Торпедо".
Алик и Миша были молчунами, в отличие от нас, из породы говорливых, - Остапенко, Федотова, Орлова и меня. Дело доходило до смешного. Однажды они играли в нарды. Мы включили магнитофон и установили микрофон рядом с ними. Комаров с Фастовцем играли полтора часа и за это время произнесли только три фразы:
- На, прикури!
- Нет, ты прикури!
- Переворачивай!
Словом, они обменивались какими-то фразами только при смене позиции или обмене сигаретами. Между ними - полтора часа сплошной тишины. Это было удивительно. Вся наша братия громко восклицала при неудачах или, наоборот, при удачном ходе. Нарды - вообще игра заводная, близкая кавказскому темпераменту. Иногда в ней случаются удивительные ходы. Витя Рындин мог выкинуть двойное сочетание фишек три раза подряд. Конечно, при таком везении звучали возгласы различного рода, в том числе и непарламентские. А эти два парня могли играть часами, не проронив при этом ни одного слова.
Алик, как и Миша, обладал великолепными летными качествами и считался одним из самых сильных летчиков-испытателей. Все неприятные эпизоды, которыми полна наша работа, он переживал глубоко внутри себя, редко выплескивая что-то наружу. Но надо было знать Алика. Бывали моменты, когда он настолько заводился, что вдруг вспыхивал и начинал горячо спорить. И тогда мы не узнавали своего товарища. Но это случалось только тогда, когда он видел, что пора вмешаться в наши бесплодные споры и что только его мнение может привести, как говорил один из непопулярных ныне политиков, к консенсусу. Если он видел, что спор поворачивается не в сторону истины, то сразу же вставал на защиту объективной точки зрения. В этих диспутах он участвовал очень горячо и взволнованно. Но самыми сильными его качествами были спокойствие и невозмутимость, хотя в душе его всегда билось пламя.
Алик был ведущим летчиком-испытателем прототипа "Бурана" - проекта "Спираль", о котором я уже рассказывал. Он блестяще провел эти испытания. В принципе, он был первым в мире летчиком, поднявшим в воздух и посадившим орбитальный космический корабль, управляемый, как самолет. К сожалению, об этом мало кто знает. Но это действительно так. Лишь специалисты, ведающие хронологией разработок космических челноков, хорошо это знают. И приоритет Алика Фастовца в данной области неоспорим.
Я уже несколько раз упоминал, как Алик блестяще выкрутился из ситуации со взрывом самолета в полете на прочность, когда машина развалилась в воздухе при перегрузке порядка 4,5 единиц. Алик приземлился на парашюте на озеро Баскунчак. Его долго не могли найти. Самолет развалился на мелкие фрагменты и место падения летчика определить было трудно. К тому же у летчика сломался "Комар" - передатчик подававший сигналы поисковикам для определения его местонахождения.
Помню, мы сидели в это время в Жуковском. Я как раз получил ордер на квартиру. Мы приготовили праздничный стол, чтобы обмыть это дело. И вдруг нам сообщили об Алике. Все застыли. Три часа мы только молча курили. Никто не притронулся ни к напиткам, ни к пище, ожидая известий из Владимировки. Сначала нам сообщили, что авария произошла на высоте 1000 метров, скорость предельная - 1100 км/час, фактически на границе дозвукового режима, мах - 0,85. И вот на этом махе надо было испытать самолет на предельную перегрузку.
Прошло два с половиной часа. Пилота по-прежнему найти не могли. Зона была не дальней - удаление от аэродрома составляло около 50 км. За это время все уже можно было обшарить. Но мы все-таки продолжали надеяться на чудо. Федотов громко сказал:
- Не верю! Алик должен остаться жив! Кто угодно может погибнуть, но Алик должен остаться жив. Он сумеет выпрыгнуть из этой ситуации. Наверняка прыгнул!
И он оказался пророчески прав. Фастовец все-таки катапультировался между двумя взрывами. И тот день у нас выдался по-настоящему счастливым. Мы обмывали не только мою квартиру, но и чудесное спасение нашего товарища. Выпили мы тогда очень хорошо, а потом Федотов скомандовал:
- Так, а теперь поехали смотреть Валеркину квартиру.
Смотреть квартиру поехали Боря Орлов, наш штурман Михаил Александрович Проценко, Петр Максимович Остапенко, начальник штаба Василий Иванович Горшков, аэродинамик Влад Гараев. ведущий инженер Игорь Власов, Александр Васильевич и я. Взяли с собой еще водки, коньяка, шампанского. Было уже одиннадцать вечера. Темно. Ехали на двух "Волгах" - Остапенко и Федотова - так, что даже большой любитель быстрой езды Петр Максимович приговаривал:
- Валер! Очень плохая дорога. Очень плохая дорога.
Дома тогда строили абсолютно стандартными. И все же мы нашли нужный дом, подъехали. Вошли в подъезд, поднялись на нужный этаж, открыли квартиру. Заходим. Лампочек нет. Но Федотов был мастером на все руки:
- Лампочку мы сделаем. Михаил Александрович, давай в коридор и выкручивай лампочку. Не будем же мы отмечать в темноте.
Наладили свет. Следующим встал вопрос: из чего пить? Федотов и здесь проявил свои организаторские способности. Он открутил пару плафонов из коридора и кухни. Мы их вымыли, и получились бокалы. Из этих "бокалов" мы и попивали шампанское, коньяк и водку. После этого, выражая свою радость и хорошее настроение, гости стали писать мне на стенах различные пожелания. У нашего аэродинамика (он хорошо рисовал) всегда с собой были фломастеры. И вот ими-то прямо на обоях все пожелали мне хорошей жизни в новой квартире. Причем с юмором и без особого стеснения в выражениях. В общем, отпраздновали и в два часа ночи разъехались.
Мы взяли такси и уехали с Игорем и Владом в Москву. Приехал домой поздно. Но я объяснил Оле, в чем дело, и она все поняла. А назавтра, по возвращении в Жуковский, выяснилась забавная штука. Я и до этого с тревогой думал о том, что мы уехали из квартиры, ничего не убрав за собой, оставив там пустые бутылки и расписанные фломастерами стены. И решил, что надо хотя бы немного привести квартиру в порядок. И тут ко мне подошел один парень, с которым мы вместе получали ордера, и говорит:
- Ты знаешь, Валера... Господи, что за народ! Кошмар какой-то. Понимаешь, получил квартиру, привел в порядок. Всю ее вымыл, А эти строители что-то, видно, обмывали и устроили в моей квартире настоящий шабаш. Написали на стенах всякую ерунду, Разрисовали, плафоны повыворачивали. Ходил в ЖЭК. Никакой управы не найти. Шампанское, коньяк...
- Да брось ты! Будут тебе строители пить шампанское и коньяк, - говорю я ему.
- Да хрен их знает, кто они такие? Может, начальники - под рукой хаты не было, а они с девущками развлекались? Представляешь, все обои угробили.
- Ну, а чего там написали-то? - спрашиваю я. - Ругательства или матом?
- Да нет, выражения крепкие, но все цензурные с юмором.
- А чего там написано?
Он мне пересказал несколько фраз, прочитанных им на обоях. Тут я немного прижал уши и думаю: вот это да! Взял ключи и рванул к дому. Приезжаю, захожу в свою квартиру. Смотрю - все чисто, культурненько и хорошо. Никаких проблем. Думаю: что ж такое? Помню, как мы отворачивали плафоны, пили из них, как расписывали стены. И тут до меня наконец дошли слова соседа. Неужели я перепутал квартиры и забрался ночью в чужую? Так и оказалось. Дом стоял на уклоне небольшой горы, из-за чего первый этаж с каждым подъездом становился все выше и выше. А ниже находился, как говорят иностранцы, граунд, или земляной этаж, где, как правило, размещалась прачечная и подсобки. В нашем доме там располагался магазин. Словом, первый этаж, который действительно был первым со стороны возвышенности, постепенно, идя к другой стороне дома, превращался во второй. Когда мы приехали сюда около полуночи, я хорошо помнил, что моя квартира находится на третьем этаже. Мы добросовестно отсчитали: первый, второй, третий - и открыли дверь. И как в кинофильме "С легким паром", отметили мое новоселье в чужой квартире на втором этаже вместо третьего. Сами понимаете, своему соседу я ничего не сказал. Но с участниками "вечери" поделился своими впечатлениями о нашем конфузе. Первое, что мы сделали с Олей, въехав в новую квартиру, - заменили замок, чтобы избежать подобного рода приключений.
Но вернемся к достижениям Алика. Когда он только пришел на фирму, ему сразу же доверили испытания прототипа управляемого оружия Х-23. В этом деле он добился просто выдающихся результатов. Шутили, что Фастовец может попасть даже в бочку. Его удивительные навыки сразу же обросли заслуженной славой. и Алик стал пользоваться большим авторитетом у военных летчиков, особенно во Владимировке. Настоящего профессионала в ГНИКИ ценили всегда. уважение можно было заслужить только настоящим летным мастерством. Алик доказывал его своим ежедневным трудом.
Следующей его победой стала программа самолета-разведчика МиГ-25РБ. Впервые эта тема проходила под знаком атакующего бомбардировщика, специально готовившегося под ближневосточный кризис. МиГ-25РБ - пока единственный в мире самолет, способный нести боевые заряды на сверхзвуке, с большой высоты и со скоростью порядка 3000 км/час поражать цели на земле. Ни до, ни после опыт этой машины не был превзойден. Первым летчиком в мире, осуществившим подобное, стал Алик Фастовец.
Затем Алик поднимал МиГ-23МЛ - легкий вариант "двадцать третьей" машины. Я считаю ее самой удачной среди истребителей ближнего боя из семейства МиГ-23. Добавлю, что второй удачей нашего КБ в области разработок самолетов с изменяемой геометрией крыла стал МиГ-27. А из машин других фирм - Су-17М и Су-24. Так вот, Алик как раз и поднимал первым МиГ-23МЛ. В дальнейшем его ожидала интереснейшая работа по морской тематике. Когда об отечественной палубной авиации заговорили всерьез, то первым нашим ведущим летчиком в этой области стал Алик Фастовец, а дублером у него был я. Как и в ряде других программ - "Спираль", "Море", - мы шли с ним в одной упряжке. И Фастовец опять стал первым летчиком в нашей стране и в мире, выполнившим взлет на МиГ-29 с корабельного трамплина без всякой пороховой катапульты, которой пользуются западные "морские волки". Впоследствии к этому режиму мы стали относиться вполне обыденно. Но тогда такой полет был осуществлен впервые, и Алик прекрасно справился со своей задачей.
Затем инженеры увеличили угол трамплина, он стал более крутым. Федотов принял решение о том, что морскую тематику буду возглавлять я, и Алик ушел с этой темы. Это ни в коей мере не было выражением недоверия к Алику. Просто, как я уже говорил, постепенно давал о себе знать возраст, начинали просыпаться полученные когда-то травмы. У Гаврилыча, как мы называли Алика (на фирме нас с ним вообще называли братьями Шебанковыми, по фельетону из "Крокодила"), по медицинским показателям стали увеличиваться перерывы в работе. Теперь ему требовалась более длительная реабилитация. К каждой комиссии ему надо было готовиться уже по полтора-два месяца, основательно заниматься своим здоровьем. И Федотов "переключил рычаги" на меня.
Но мы с Аликом всегда оставались друзьями. Не проходило недели, чтобы кто-то из нас не побывал друг у друга в гостях - будь то Москва, Жуковский или Владимировка. Мы видели, что здоровье моего друга продолжало ухудшаться. Когда погиб Федотов Алик подошел ко мне и сказал:
- Мин херц, видишь, как?! Шефа потеряли. У меня здоровье шалит. Видимо, придется тебе взвалить все на свои плечи.
Я знал, насколько тяжело дались ему эти слова и попросил:
- Гаврилыч! Все что хочешь делай. Если только у тебя есть желание летать, если только тебе будет позволять здоровье, то хоть с трехмесячными, хоть с четырехмесячными перерывами... Я добьюсь от врачей, чтобы они смотрели сквозь пальцы на твои болячки. Но если только не будет криминала...
Мы дали Алику возможность отдохнуть и подготовиться в межсезонье. В такой же ситуации находился и Боря Орлов. Я попросил их собраться вместе и начал разговор:
- Ребята, вы нужны не просто мне. Вы нужны фирме. Потому что потеря Федотова - потеря очень большая. С учетом того, что и Остапенко ушел по здоровью, оголять фирму просто нельзя. Равноценной замены нет и в ближайшем будущем не будет. Конечно, свято место пусто не бывает. Но поверьте, если, допустим, в баскетбольной команде какая-нибудь "звезда" перейдет в другой клуб, то это сразу же скажется на результатах всего коллектива. Конечно, если уйдет не просто игрок-статист, а, подчеркиваю, "звезда". А "звезд" даже в сильных клубах бывает одна-две, не больше.
А дело обстояло именно так. С гибелью Александра Васильевича мы потеряли своего подлинного лидера. А когда ушел еще и Остапенко, мы лишились сразу двух "звезд" первой величины. Фирма была обескровлена. И если представить, что нас оставили бы еще Боря Орлов и Алик Фастовец, то для коллектива, состоящего всего из 6-7 человек, это могло стать настоящей катастрофой. И катастрофой для всего КБ. Этого мы допустить не могли. Надо было довести молодое пополнение летного состава до кондиции. Именно поэтому я и обратился к Боре и Алику с просьбой не покидать фирму до тех пор, пока не подрастет достойная смена.
Мы поняли друг друга. Алик пообещал, что, безусловно, будет летать, лишь бы здоровье не подвело. С врачами мы договорились. Они подсказали ограничения, которые мы должны были обойти. Я побеседовал, как вы помните, в Управлении летной службы с Вадимом Петровым, хорошо знавшим Алика, и там нам пошли навстречу. Гаврилыч продолжал летать.
Последней его эпохальной работой стал совместный со мною поиск причин аварии спарки МиГ-29. Летчики из Горького катапультировались вскоре после взлета, когда самолет получил сильную раскачку, хотя видимых причин раскачивания не было. При этом они здорово побились. Мы долго летали с Аликом и на боевой машине, и на спарке, гоняли самолеты на знакопеременных перегрузках при минимальных запасах устойчивости в продольном канале. Долго спорили с военными летчиками. Я специально летал в Липецке на высоте 250 метров при скорости 1100 км/час с перегрузками от -3 до +10 единиц. По записям приборов и визуально специалисты видели, что самолет невозможно ввести в режим вынужденных колебаний. Никакой его раскачки мы добиться не смогли. Большинство полетов мы делали на спарке, ибо именно на ней произошла авария. Я стал размышлять вслух после очередной попытки ввести самолет в раскачку:
- Алик, то, что у них был выключен демпфер, - это ясно. Моделировали - не получается. Когда мы делали с тобой вынужденные колебания при одновременном двойном управлении, то что-то "ловили". Но все равно полновесной раскачки не выходит. Знаешь, что мне пришло в голову? Ребята летели на перегон. Летели не в скафандрах, а в цивильных брюках и тапочках, за что получили после катапультирования нагоняй. Ты прекрасно знаешь, что военные летчики никогда так жестко не пристегиваются ремнями, как мы. А здесь, летя в Москву, они наверняка были в расслабленном состоянии. А теперь представь, что они вышли на режим, где возможно получить хотя бы одно колебание самолета при отключенной системе автоматического управления. Что могло случиться? Оба летчика были отвязаны и вполне могли попасть в режим раскачки. Ты помнишь, на шлеме одного из них была вмятина от удара о ручку управления? Значит, колебания были такой амплитуды, что он головой умудрился достать до ручки. Может быть, причина раскачки кроется где-то здесь?
Я имел в виду, что даже если система устойчива при минимальном запасе возбудителем колебаний мог случайно стать кто-то из летчиков.
Алик выслушал мой монолог как всегда молча и сразу меня понял. Мы стали проверять мою теорию по следующей программе. Сначала отвязывался один из нас, потом другой. Затем мы пошли на более опасный эксперимент - отвязались оба и прикинули заранее, когда надо вообще бросить управление самолетом. И нам повезло. Мы попали в тот самый режим раскачки, который и привел к катапультированию военных летчиков. Мы сумели "поймать" неуловимый ранее режим. Как я и предполагал, летчики не были привязаны как полагается к креслам. Когда же отключена САУ и возбужден контур, то непривязанного пилота бросает вперед так, что он точно попадает лбом на ручку управления.
Как только мы попали в этот режим, то сразу же бросили управление: положили руки на борта. Левая рука при этом была готова мгновенно поставить ремни на стопор. Но надо учесть, что мы теперь уже знали, чем это закончится. Полеты были очень интенсивными. И за каждый мы по 18 раз выходили на схожие режимы, по 3-4 раза с интервалом в 0,5 секунды с перегрузками от - 3-4 до +11 единиц. Такова была амплитуда этой вынужденной раскачки. Таким образом мы ее добывали. Сами по себе режимы были интересными, но слишком насыщенными по перегрузкам и опасными по выполнению.
Затем я рассказал Алику, что готовится к вылету спутниковая машина - МиГ-31Д, которая несла мощную ракету и обладала возможностью сбивать ИСЗ, находящиеся на околоземной орбите. Программа была похожа на американскую программу "АСАТ", но наш комплекс был мощнее и мог стать очень важным звеном в системе противоракетной обороны страны. Работа проходила под грифом чрезвычайной секретности. Алик снова первым поднял в небо эту машину и провел цикл испытаний.
Когда один из молодых летчиков стал претендовать на проведение этих испытаний, я осадил его пыл, сказав, что это пока не его уровень. Ни его летная подготовка, ни профессиональное мастерство как летчика-испытателя не могут идти ни в какое сравнение с опытом и навыками Фастовца. Такую ответственную работу можно доверить только летчикам типа Гаврилыча. Чтобы разрешить Алику выполнение этой задачи, я вышел на руководство КБ. Ему специально сделали строевую рукоятку во второй кабине, где сидел оператор, для того чтобы формально соблюсти правила для самолета с двойным управлением: Алику теперь разрешали летать только на таких машинах. Вадим Иванович Петров пошел на это, понимая всю серьезность положения и зная реальную картину физического состояния Фастовца (оно было достаточно неплохим). Больших перегрузок в этих полетах не предвиделось, требовалась ювелирная чистота выполнения режимов, на которую был способен наш Гаврилыч. Немаловажным был и тот опыт, которым обладал Алик, и его психологическая готовность к тем нюансам первых полетов, что была в крови у профессионалов. Я был на тысячу процентов уверен, что он блестяще справится с этой задачей. Машина была в единственном экземпляре, но и руководство, и я знали, что мы ее не потеряем.
Это была лебединая песня Алика. После проведения части программы летных испытаний МиГ-31Д ему снова надо было проходить медкомиссию. Мы долго говорили с ним перед этим "за жизнь", и он решился наконец сказать мне:
- Ты знаешь, мин херц, мне уже самому порядком надоели комиссии, к которым надо готовиться по 2-3 месяца. Надо уходить.
Разговор получился тяжелым. Мы выпили пару бутылок коньяка, искурили по пачке сигарет. Но он был непреклонен:
- Раз решил, значит решил! Чему быть, того не миновать.
Остановились на том, что он остается моим заместителем - естественно, в летной группе и будет помогать мне в работе...
Через год Алик поехал в командировку в Саки и там, неожиданно для многих, скоропостижно умер. Так мы потеряли своего молчуна, самого скромного летчика, которого когда-либо знали, удивительно талантливую и сильную человеческими качествами личность, великолепного испытателя авиационной техники. На его долю выпало немало громких побед, и в какие бы сложные переделки он ни попадал, всегда выходил из них с достоинством и честью. Нашему последующему коллективу долго потом не хватало такого друга и товарища, как Алик. Он редко говорил, но иногда выдавал такую фразу, что убивал наповал. Если он шутил, то это был настоящий юмор - искрометный и живой.
Помню, как мы ехали в году 72-м с аэродрома в новом "Запорожце" Аркадия Слободского, впоследствии заместителя главного конструктора самолета МиГ-29. Это сейчас много машин различных марок и автомобиль считается предметом первой необходимости. А тогда он был настоящей роскошью. Чтобы достать машину, люди по десять-пятнадцать лет стояли в очередях. К тому времени у нас у каждого были свои "Жигули". Но мы прилетели из Владимировки, и Аркадий любезно предложил подвезти нас на заграничном ныне "Запорожце".
И вот мы едем, расхваливаем его новую машину. Начал я:
- Да, Аркадий, машина действительно классная. Она - вездеход, особенно когда везет четырех человек.
- Как это? - спрашивает Слободской.
- Ну как. Из любой грязи, в какую бы ты не залез, всегда можно вылезти. Если двигатель не вытягивает, то пассажиры выходят, поднимают твой "Запорожец" и переносят его на любое место.
Все засмеялись. Аркадий немного надулся, но потом тоже заулыбался. Мы въехали на Калининский проспект, проезжая часть которого была ограждена невысокими железными перилами. Стали под светофором, а возле перехода на перилах сидят молодые девушки. Гаврилыч закурил и говорит вдруг:
- Да, Аркадий, машина у тебя классная. Можно спокойно заглядывать под юбки.
Мы долго смеялись. И ведь вправду, непритязательная фраза говорила сразу о многом. И о низкой посадке машины, и о тогдашней моде на мини-юбки.
Помню, как сильно переживал Алик, когда он не смог из-за "показухи", в которой они участвовали с Борей Орловым во Владимировке, приехать на похороны Миши Комарова. Теперь же их души снова встретились, но уже на Небесах.

Борис Орлов Виктор Рындин