ИСПЫТАНИЯ НА ВОЛЖСКИХ БЕРЕГАХ XXVI

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ИСПЫТАНИЯ НА ВОЛЖСКИХ БЕРЕГАХ

XXVI

Говорить о МиГ-29 и Су-27 с каждым годом становится всё труднее и сложнее. По мере того как растёт их популярность во всём мире (и не только среди специалистов), в печати появляется всё больше различной информации. Но эта же популярность и мне не даёт права обойти молчанием такую прекрасную пару.
Я хорошо помню те годы, когда в военно-научных кругах Министерства обороны установилось мнение, что времена ближнего манёвренного воздушного боя ушли в прошлое, что всё решает бортовой радар и управляемое ракетное вооружение. Новая волна боевых действий на Ближнем Востоке не оставила камня на камне от подобных рассуждений "теоретиков", заставив конструкторов вести перспективную разработку истребителей с учётом опыта ведения в воздухе современной войны. В этих условиях и началось техническое проектирование будущего МиГ-29. Фирма пошла своим, традиционным путём создания лёгкого фронтового истребителя небольших размеров. Первый экземпляр был поднят в воздух в октябре 1977 года. Одиннадцать опытных машин обеспечивали весь фронт испытаний, длившихся до 1983 года, в конце которого первые серийные самолёты начали поступать в авиационные полки. Такому решению Главкома способствовало и успешное выступление ещё находившихся на испытаниях МиГ-29 и Су-27 на учениях "Запад-83", где они впервые были показаны официальной публике из стран Варшавского Договора. Этот показ, в котором и мне пришлось принять непосредственное участие, окончательно убедил командование ВВС в том, что МиГ-29 "созрел" для эксплуатации в строевых частях. Но до этого были годы труда и горы проблем, неизбежных при создании нового.
В процессе испытаний пришлось отказаться от отклонения закрылков в посадочное положение до 40° из-за неустойчивости по скорости, возникавшей на этапе выравнивания и выдерживания, а значит, увеличить посадочную скорость на 10-15 км/ч.
Расчёт конструкторов на работу двигателей с верхним входом до числа М = 0,5 не оправдался. Увеличение оборотов приводило к появлению значительного кабрирующего момента, затрудняющего пилотирование самолёта. Остановившись на скорости перехода с одного канала на другой в 200 км/ч, мы, тем самым, создали проблему эксплуатации самолёта с грунтовых ВПП. В конечном итоге идея подвода воздуха к двигателю через верхний вход себя не оправдала, увеличив дефицит внутренних объёмов, так необходимых, например, для увеличения запаса топлива. Из-за этого дефицита конструкторы вынуждены были создать одну, общую на оба двигателя, коробку самолётных агрегатов, что, естественно, не повысило безопасность полёта в случае её отказа, а тем более пожара. К тому же, при обоих выключенных двигателях падение оборотов одного мешало запуску другого. Поэтому существовали минимальные критические, с точки зрения запуска, обороты авторотации, ниже которых система уже не обеспечивала вывод двигателя на режим малого газа. Полученные расходы топлива оказались выше расчётных, хотя к двигателям претензий не было. Позднее стало ясно, что причина кроется в повышенном "донном" сопротивлении из-за несовершенства аэродинамики хвостовой части.
Большой объём работ пришёлся на радиолокационный прицельный комплекс (РЛПК). Импульсно-доплеровская РЛС, аналогичная западным образцам, была установлена здесь впервые, и все шесть режимов её работы требовали серьёзной доводки до рабочего состояния. Это напомнило мне испытания ПРНК на МиГ-27К. Для диаметра антенны РЛС в 70 см характеристики получились неплохие. Достаточно сказать, что МиГ-21 у земли на встречных курсах обнаруживался на дальностях до 70 км. Квантовая оптико-локационная станция, включавшая в себя теплопеленгатор с лазерным дальномером, в сочетании с РЛС реальной ценности не представляла, так как дальность её обнаружения колебалась в районе десяти километров. Но она оказалась просто незаменимой при ведении визуального манёвренного боя, особенно на дальностях до 5 км. Первые такие полёты, да ещё с использованием нашлемной системы целеуказаний, убедили меня в том, что успех боя полностью зависел от исходного положения. Если к моменту обнаружения я имею в этом преимущество — никакая манёвренность противника уже не спасёт.
В динамике полёта самолёт оказался недостаточно устойчив по тангажу на скоростях выше средних. Чтобы не мелочиться, с МиГ-23МЛ перенесли всё, что на нём было установлено: режим "Демпфер" с блоком перекрёстных связей, генератор вихрей и систему ограничения сваливания. Эти меры позволили нормально летать как у земли до скорости 1500 км/ч, так и вверху до М=2,2. Не хватало только одного — эффективности элеронов на больших углах атаки. Такое впечатление, что эта "болезнь" передалась по наследству от МиГ-23, несмотря на совершенно различные аэродинамические формы. Поперечная управляемость заканчивалась полностью на углах атаки 24°, хотя по тангажу машина отлично пилотировалась до 30°. Фирма всеми силами боролась за каждый градус не только на самолёте, но и в кабинетах высокого начальства, утверждая возможность эксплуатации во всём диапазоне углов, вплоть до сваливания.
— Активная система ограничения от сваливания (СОС) надёжно предотвращает самолёт от сваливания, а значит, безопасности полёта ничего не угрожает, — авторитетно заявлял один из руководителей ОКБ.
Но мы с этим не соглашались, зная, что там, где заканчивалась поперечная управляемость, начиналась обратная реакция по крену. Неизвестно, чем бы завершился этот спор, если бы не вмешалась сама жизнь, и очень жестоко.
Майор В.Лотков, стройный блондин с фигурой спортсмена, прибыл к нам из военно-воздушной академии с большим желанием занять не последнее место в рядах испытателей. От природы он был одарённым лётчиком, но рисковым парнем, которого периодически требовалось сдерживать, как сдерживают разгорячённого коня. Однажды Володя "схватил" осколки от подрыва ракеты, пущенной им по парашютной мишени с небезопасно близкого расстояния. И покидание Су-24, с оставшимся в нём Н.Рухлядко, не остудило его нетерпеливого желания проверить себя в каком-либо новом деле.
Я стоял на рулёжной дорожке и, задрав вверх голову, наблюдал, как очередной лётчик пилотирует над ВПП, отрабатывая высший пилотаж для показа на учениях "Запад-83". Лотков, только вчера впервые слетавший на МиГ-29, запросил разрешение выполнить своё задание тоже над аэродромом. Через минуту стало ясно, что самолёт выписывает в воздухе программу показательного пилотажа, причём настолько чётко, что я, залюбовавшись, не запретил сразу это нарушение. Но тут лётчик перевёл самолёт из восходящего манёвра в переворот на высоте ниже расчётной на сотню метров, чем сразу создал опасную ситуацию.
— Прекратить! Вывод! — успел крикнуть я в микрофон, но было уже поздно — истребитель подходил к отвесному пикированию.
С зажатым намертво в руках микрофоном остановившимся тоскливым взглядом я смотрел на стремительное приближение самолёта к земле и лихорадочно гадал: вытянет или нет? Он вытянул. Превысил, конечно, максимально-допустимые углы атаки, но не свалился.
— Неплохо стало получаться, — удовлетворённо произнёс стоявший рядом начальник нашего института, никогда не летавший на истребителях. Генерал сел в "Волгу" и укатил, а я по-прежнему стоял неподвижно, смотрел, как лётчик заходит на посадку, заруливает, и, закипая гневом, думал: "Ну, я не знаю, что я сейчас с тобой сделаю!". Когда он подошёл, то по выражению моего лица, видимо, догадался о моих чувствах, потому что тихо произнёс:
— Не ругайте, пожалуйста, я и сам испугался так, что до сих пор коленки дрожат.
— Я отстраняю Вас от самостоятельных полётов на сложный пилотаж, — начал я суровым тоном, но, увидев враз погасшие глаза пилота, добавил: — Будете летать моим ведомым на пилотаже парой.
И Володя "стоял" у меня за спиной, как вкопанный, в течение всех тренировок и показов, "дышал в затылок", не видя ничего вокруг, кроме своего ведущего, не повторяя, а предупреждая каждое движение летящего перед самым носом самолёта.
Известие о том, что В.Лотков получил команду срочно готовиться к показу МиГ-29 иностранной делегации, застало меня в командировке в Жуковском, связанной с проблемами МиГ-23МЛД. Переживая за своего ведомого, я вылетел "на Волгу", но опоздал:
Володя уже улетел в командировку. Командир успокоил меня, заверив, что в тренировочном полёте он не допускал заметных ошибок. Через два дня стало известно, что Лотков погиб. Это произошло в первом тренировочном полёте на аэродроме Кубинка. С земли было хорошо видно, как при выполнении предельного виража на высоте 100 м на форсажном режиме работы двигателей он, пытаясь "вписаться" в створ ВПП, бывшей для него осью пилотажа, энергично увеличил угловое вращение и с торможением скорости вышел за максимальные углы атаки. На отклонение рулей для вывода из виража самолёт не прореагировал нужным образом, а, наоборот, увеличил крен с опусканием носа. Это и была обратная реакция! Теоретически Володя знал, как нужно было поступать в подобном случае, однако близость земли, к которой неумолимо приближался истребитель, заставляла его помимо воли тянуть и тянуть, всеми силами души и тела тянуть "на себя" и против увеличивающегося крена, ручку управления. В такой ситуации машина определяла подобные действия как "провокационные".
Надо сказать, мои полёты по испытаниям МиГ-29 тоже не всегда проходили гладко. Был и обрыв топливопровода, когда керосин "свистел" наружу и я успел к посадочному "Т" за двадцать секунд до остановки двигателей; и РУД заклинивало на полном форсаже при выполнении переворота. Вспоминается полёт на высший пилотаж перед показом иностранной делегации сразу после гибели В.Лоткова.
На нисходящей части фигуры, когда до земли "рукой подать" и в запасе не "наскребёшь" и сотни метров высоты, активная система ограничения от сваливания (СОС) неожиданно включилась преждевременно, задолго до выхода МиГ-29 на максимальные углы атаки, на которые и был рассчитан весь манёвр. СОС резко "отбила" ручку управления "от себя" и истребитель "клюнул" носом вниз. Инстинктивно, не успев осознать, что произошло, потянул её обратно. Повторное срабатывание СОС и — новый "клевок". Находясь ещё в крутом пикировании, я глянул на надвигающееся заснеженное поле аэродрома и всей своей кожей почувствовал — ещё один "клевок", и больше ничего не потребуется. "Что-то связано с закрылками, — мелькнула догадка, — если пересилить систему, чтобы увеличить углы атаки, можно свалиться. Прыгать? А может, вытяну, если удержусь вблизи срабатывания СОС?" Аккуратными движениями рулей я вывел самолёт на максимально-возможные углы атаки и, затаив дыхание, ждал, ждал своей Судьбы. Она и на этот раз оказалась ко мне благосклонной. Моё предположение позднее подтвердилось: действительно, от пульта управления закрылками в систему СОС прошёл ложный сигнал о том, что они находятся в выпущенном положении.
Одним из ярких эпизодов в испытательных полётах на МиГ-29 вспоминается полёт в свой день рождения. Я тогда находился в Подмосковье на авиационном заводе, готовящемся к выпуску с конвейера МиГ-29. Шли испытания первых образцов будущих серийных двигателей Р-33. Испытательной бригадой был взят на вооружение девиз: "В воздушном бою лётчик должен думать, как победить противника, а не об ограничениях в эксплуатации двигателя". Поэтому последний проверялся самым беспощадным образом ради достижения высокой его надёжности. Я с удовлетворением отмечал, что в первые годы массовой эксплуатации к этим двигателям не было никаких претензий. Затем началась знаменитая "перестройка", и вместе с нашей "демократией" стала падать технологическая дисциплина на заводах и ремонтных органах, что не могло не отразиться на надёжности силовой установки. Но всё это предстояло в будущем, а сейчас я "издевался" над ними, как хотел. Хорошо хоть их было два. Один "гоняешь", а второй бережёшь, чтобы можно было сесть там, откуда взлетел. В этот день, после поздравлений, ведущий инженер предложил:
— Давайте сегодня предоставим имениннику выходной - после полёта.
Под общий смех я отправился готовиться к вылету, пообещав в свободное время "серьёзно" подумать о совместном ужине. Через час в высотном снаряжении я усаживался в кабину истребителя.
Заводской аэродром остался далеко позади. На высоте 12 км я ухожу от него подальше специально для того, чтобы на расчётной дальности развернуться в сторону аэродрома и, хорошенько разогнавшись, приняться за выполнение задания, неуклонно приближаясь к нему. Так-то оно спокойнее. Всё шло своим чередом: самолёт подошел к звуковому барьеру и как бы приостановился на время в раздумье — протыкать уже порядком надоевший ему скачок уплотнения или нет. Но двигатели, не уставая, толкали и толкали его вперёд.
"Надо сказать, прежние истребители меньше "думали", но зато крутиться так не могли", — спорил я сам с собой, глядя, как стрелка числа М переваливала за "единицу" и медленно поползла дальше. Медленней, чем хотелось бы (запас топлива "таял" на глазах), добралась до цифры М=1,7. Всё, пора! Переворачиваю самолёт вниз головой, отдачей ручки удерживаю его в горизонтальном полёте и отклоняю правую педаль. На скорости 1800 км/ч от отрицательной перегрузки и огромного скольжения мой "жеребец" даже "захрипел" от возмущения. "Это только начало, дорогой", — пообещал я ему, чувствуя, как лицо наливается кровью. Оставив правый РУД на полном форсаже, снимаю левый с упора и быстро ставлю на "Максимал". А глаза прямо "сидят" в приборах контроля двигателей. Всё нормально! Энергично двигаю РУД обратно в прежнее положение и стараюсь зрительно запомнить показания приборов: заброс оборотов на один процент, температура в пределах, форсаж включился. Теперь убираю РУД до малого газа и через две секунды (мысленно отсчитываю в уме) возвращаю его в прежнее положение в темпе приемистости. "Ну, если и сейчас...", — закончить эту мысль не успеваю. Глаза режет сигнал "Вибр. дв.". "Вибрация левого двигателя", — слышу в наушниках спокойный приятный женский голос речевой информации. "Вижу, дорогая, вижу", — мысленно отвечаю ей, плавно уменьшая обороты к малому газу.
Нет, сигнал не снимается, придётся выключить. Руки и ноги работают раздельно, но одновременно. И вот уже самолёт в нормальном полёте. Левый двигатель выключен, правый на малом газе — тормозимся. На оборотах авторотации сигнал вибрации пропал.
"На сегодня хватит, — с облегчением подумал я, — будем садиться на одном". Впереди внизу между облаками показалась полоса аэродрома. Не успел начать манёвр для снижения, как началось... "светопреставление": один за другим загорелись сигналы различных отказов правого двигателя. Сначала жёлтые, а затем и красные — самые опасные. Аварийное табло светилось и мигало жёлто-красным светом, в котором было всё, вплоть до пожара. "Моя женщина" молчала, не найдя в своей программе подобного случая. Не отвергая мысли, что на борту может трахнуть маленький, но вполне достаточный взрыв, выключаю второй двигатель. Что делать? Прыгать сразу или посидеть ещё, пока есть высота? Обороты авторотирующих двигателей уменьшались по принципу: чем меньше у одного, тем быстрее падают у другого. Через несколько секунд запуск станет невозможен.
"Неужели ты собрался запускать? — спросил я сам себя. — А хуже не будет?" Эти вопросы ещё звучали в голове, а руки уже переводили самолёт в крутое снижение, увеличивая тем самым скорость, а значит, уменьшая темп падения оборотов. Начиная запускать левый, думал только об одном: начнётся вибрация — есть все шансы не дотянуть до полосы. Обороты медленно, как в замедленном кино, ползли вверх к малому газу. Сигнала вибрации пока не было. "Есть управление самолётом!", — ликовал я и уже выводил истребитель на посадочную прямую. Отсутствие "лишней" высоты не позволило выпустить шасси заранее, но зелёные огоньки выпущенного положения успели загореться в начале выравнивания над ВПП. "Вибрация левого двигателя", — раздался вдруг опять женский голос, но колёса уже коснулись бетона.
Когда инженеры подошли к тихо стоявшему самолёту, я, не успев ещё сбросить нервное напряжение и не делая попыток вылезти из кабины, произнёс с лёгкой иронией, глядя на них сверху вниз:
— Мне кажется, господа, у вас теперь работы будет гораздо больше, чем у меня, но на ужин прошу не опаздывать.
Инженеры появились в номере гостиницы поздно вечером и, увидев на столе водку и нехитрую закуску, сразу оживились.
— Вот теперь можно и поговорить, именинничек ты наш, — смеялись они. Было уже глубоко за полночь, а мы всё обсуждали самое важное событие для нас в минувший день. МиГ-29 и по сей день остаётся прекрасным образцом мирового самолётостроения, простым в эксплуатации и пилотировании, красивой "ласточкой" на земле и в небе.
Дальнейшая его модификация — МиГ-29М — попал под "жернова" политических и экономических событий 1990-х годов. Испытания, начавшиеся в 1986 году, затянулись на долгие годы. Министерство обороны, отказавшись от закупок этого варианта, отдало предпочтение базовому самолёту Су-27 и его последующим модификациям. Можно по-разному относиться к такому решению, оправдывать его финансовыми трудностями, необходимостью сокращения количества закупаемой авиационной техники, но непременным остаётся одно: ВВС России лишаются в будущем массового фронтового многоцелевого истребителя. Истребителя, не только лишённого основных недостатков "старшего брата", но и значительно превосходящего по своим боевым возможностям, особенно в варианте ударного самолёта.
В ВВС США F-16 не заменит полностью F-15 и наоборот. Так и здесь — на базе Су-27 не получится фронтового истребителя. Это самолёт другого класса. И сила двух таких авиационных комплексов не в исключении, а в дополнении друг друга. Кроме того, во всей этой проблеме не последнюю роль играет личность Генерального конструктора М.П.Симонова как руководителя ОКБ. Очень активный, приятный в общении человек, умеющий добиваться своей цели, Михаил Петрович обладает удивительной способностью из каждого собеседника делать сторонника своих идей.
Первый полёт опытного Су-27 состоялся в мае 1977 года, а поступил он на вооружение в 1984 году. Как видно по официальным датам, испытания не заняли слишком много времени, если не учитывать одного обстоятельства: на второй этап государственных испытаний (этап ВВС) самолёт был передан во второй половине 1983 года, а через три (!) месяца они были закончены. Не потому, что испытывать было нечего — так было приказано. Самолёт пошёл в серию, но испытания продолжались ещё три года и назывались уже "специальными". Вот эти три года мне и пришлось поучаствовать в общей работе над этим "гусем".
После МиГ-29 я не увидел здесь каких-либо принципиальных отличий ни по двигателю, ни по вооружению. Просто всё это соответствовало размерам самолёта, который значительно выигрывал и в запасе топлива (до 7 т), и в дальностях обнаружения целей (до 100 км), и в количестве боевой нагрузки (до 7 т). Более расширенный состав оборудования по боевому применению и солидный, для истребителя, навигационный комплекс также говорили о том, что проблема дефицита внутренних объёмов здесь не стоит так остро, как на МиГ-29. Су-27 и в аэродинамическом отношении превосходил последний, теряя за переворот на 200 м высоты меньше. Я помню свой первый полёт на этом самолёте, когда, включив форсажи, крутил передний вираж на скорости 300 км/ч. Создав угловое вращение даже больше, чем мне бы хотелось, я был приятно удивлён, когда обнаружил, что этот красавец "гусь" был ещё далёк от максимальных углов атаки. Сам полёт и маневрирование были спокойными и мягкими, "как в масле". Даже аэродинамическая тряска на больших углах атаки, и та носила какой-то сдемпфированный характер. Видимо, сказывался и результат работы электродистанционной системы управления (ЭДСУ), с которой мы встретились впервые. Хотя она и имела четырёхканальное резервирование, но поначалу психологически чувствуешь себя "не в своей тарелке", когда представляешь, что тебя связывают с органами управления самолётом не привычные ощутимые тяги и качалки, а "заряженные электроны", связанные дифференциальными уравнениями. Надо признать, что создание и испытание такой принципиально-новой системы управления на опытном самолёте фирме удалось провести довольно гладко, если не считать гибели лётчика-испытателя ОКБ Евгения Соловьёва во время её доводки. Самолёт имел неплохую поперечную управляемость, которая не уменьшалась раньше времени, как на МиГ-29, и не превращалась в обратную реакцию. Для истребителя манёвренного воздушного боя, я считаю, были излишне велики усилия на ручке при пилотировании вблизи максимальных перегрузок или углов атаки. Через пять минут такого маневрирования рука буквально "отваливалась". По крайней мере, эти усилия заметно больше, чем на F-15.
Вспоминаю свои полёты на оценку окончательного варианта автомата ограничений предельной перегрузки и углов атаки. С каким бы темпом я не отклонял ручку полностью "на себя", автомат выводил самолёт на установленные ограничения плавно, без заброса. Но при этом он сам определял время выхода из них, т.е. динамику переходного процесса. И хотя мне не очень нравилось это ожидание, составлявшее иногда целых 1,5-2 с, я понимал, что "палка о двух концах" и нужно выбирать что-то одно. Такая система ограничений имела свою "ахиллесову пяту". Помню, прежде чем приступить к её оценке на малых скоростях, я на всякий случай набрал побольше высоты. И "нюх" меня не подвёл. Установив скорость около 400 км/ч, одним уверенным движением отклонил ручку почти до самой чашки катапультного кресла. Огромным замахом всей носовой части относительно центра тяжести самолёт "вздыбился" на большие углы атаки. Сваливание только началось, а рули уже были установлены на "вывод". Истребитель, поводив от "возмущения" носом, передумал вращаться и перешёл в пикирование. Повторяя режим снова и снова, я убедился, что в принципе автомат работает, но до определённой "наглости" пилота.
В связи с этим знаменитая "кобра Пугачёва" выполняется с выключенной ЭДСУ, вернее, после перевода её на прямую "жёсткую" связь, когда самолёт полностью выполняет "волю" лётчика. Кстати, идея "кобры" возникла не от хорошей жизни, а после случая кратковременного отказа в ЭДСУ на сравнительно небольшой скорости, когда самолёт успело забросить на тангаж около 90°.
В своё время было много споров о превосходстве того или иного из этих двух истребителей при взаимном маневрировании. По моему опыту, они одинаковы — недостаток в одном покрывается преимуществом в другом.
Огромное удовольствие на Су-27 получаешь во время посадки: светло-серый "гусь", раскинув свои прекрасные крылья, медленно "плывёт" к земле, а ты задираешь ему голову всё выше и выше и, закрывая перед собой всю посадочную полосу, смотришь вниз, почти под самые "лапы", усаживая его на бетон "тихо-тихо", на скорости чуть больше двухсот, так, что даже нос не вздрогнет. Затем с непривычно большого тангажа, кажется, целую вечность опускаешь красавца на переднюю стойку и на педали. Эффективность тормозов на такой скорости делает совершенно излишним выпуск парашюта.
Проблему защиты двигателей от попадания посторонних предметов на аэродроме ОКБ решило с помощью автоматически работающих сеток, закрывающих вход и канал воздухозаборника, но вопрос борьбы с их обледенением неожиданно оказался проблемой номер один. Не обнаруженный при "скороспелых" испытаниях недостаток проявился с началом массовой эксплуатации. Один за другим лётчики покидали совершенно исправные самолёты, когда на посадочном курсе, в облаках, у них самопроизвольно выключались сразу оба двигателя. Оказалось, что, благодаря геометрии канала воздухозаборника, адиабатическое расширение воздуха перед сетками приводило к появлению обледенения раньше, чем в контрольных точках, по сигналам в которых и срабатывала противообледенительная система. Решение Главного конструктора взлетать и садиться с открытым входом к двигателю, конечно, было самым простым в этой ситуации, если не считать, что защитные сетки при этом утратили своё назначение.
Сравнение возможностей РЛС Су-27 и МиГ-31 конечно будет не в пользу первого. Для этого достаточно вспомнить свои полёты на Су-27 по перехвату крылатой мишени (КРМ) на встречных курсах, летящей на высоте 20 — 25 км и скорости более 2000 км/ч. Полёт за полётом я взлетал, разгонялся с набором до 15— 17 км и, не отрывая взгляда от экрана РЛС, боялся упустить те несколько драгоценных секунд, в течение которых на нём должна была появиться метка цели. Но в этой, единственно-возможной за полёт, атаке она если и появлялась, то на такое короткое время, что я не успевал не то что произвести пуск ракеты, но даже выполнить захват цели.
— Для этой работы, — заявил я после очередной попытки, — нужен МиГ-31, а на этом летать, что "иголку искать в стогу сена".
В середине 1980-х на базу Ахтубинска прибыл экспериментальный Су-27 с передним горизонтальным оперением (ПГО) для оценки нашими специалистами характеристик устойчивости и управляемости. Через несколько полётов произошла авария, лётчик катапультировался. По результатам расследования нам стало очевидно то, что не было "тайной за семью печатями" для специалистов фирмы, поскольку предыдущий опыт в создании Ту-144 с ПГО уже имел печальный случай, связанный с его катастрофой на авиасалоне во Франции. На Су-27 ПГО имело одно фиксированное положение и для полётных, и для взлётно-посадочных режимов. С увеличением углов атаки выше допустимых на нём начинались срывные явления воздушного потока, приводящие к потере продольной устойчивости с забросом самолёта на кабрирование. При этом самолёт уже нельзя было "убрать" с углов даже полным отклонением стабилизатора на пикирование — не хватало эффективности для создания необходимого пикирующего момента. Однажды я имел возможность познакомиться с аналогичным явлением на Су-17М4 в испытательном полёте с четырьмя подкрыльевыми топливными баками большой ёмкости. Затормозившись по заданию до углов атаки, близких к сваливанию, я уже не смог "столкнуть" аппарат с этих углов даже резкой отдачей ручки управления "от себя". Аэродинамическая перебалансировка, происшедшая за счёт влияния топливных баков, делала стабилизатор неэффективным. Истребитель падал вниз "плашмя", покачиваясь из стороны в сторону. Имея хороший запас высоты, я ввёл его в нормальный штопор со словами: "Ну, если тебе этого хочется — пожалуйста". Всё остальное было делом техники. В случае же с Су-27 высоты не было, и опытную машину пришлось бросать. В то время я ещё не знал, что придётся через несколько лет участвовать в испытаниях корабельных вариантов обоих представителей современной манёвренной истребительной авиации, и что в первом же полёте на Су-27К у меня возникнет проблема с ПГО.

Глава XXV Глава XXVII