М.Л.Попович. «Автограф в небе» - Тюльпаны в гермошлеме (2)

Пятнадцать лет он проработал в должности начальника службы летных испытаний и всегда был верен своей заповеди — в авиации мелочей не бывает, и летает тот хорошо, кто систематически и много летает.
Он требовал и летал.
Его популярность выражалась в коротком обозначении его имени Василий Гаврилович — «ВГ». Так его называли даже старшие военачальники.
Непосредственный начальник Василия Гавриловича генерал-майор авиации, лауреат Ленинской и Государственной премий, заслуженный летчик-испытатель Андрей Арсенович Манучаров так говорит об Иванове: «Может ли один человек создать в наше время эпоху в какой-либо области человеческой деятельности? Ну, наверное, может, если речь идет о художнике, композиторе, писателе или ученом, сделавшем фундаментальное открытие.
А летчик-испытатель, военный летчик-испытатель, может ли он создать эпоху в истории авиации? Как-то не употребляются в общепринятых оценках такие критерии труда летчика-испытателя. И тем не менее хочется утверждать, что такие летчики-испытатели, как С. Супрун, П. Стефановский, Ю. Антипов и В. Иванов, были именно эпохой в истории авиации. Каждый в своей области, в своем роде и в свое время».
В. Г. Иванов считается по праву соавтором в создании многих серий отечественных самолетов-истребителей, которых он «научил летать». Он создал целую эпоху летных испытаний, имеющую в своей основе как общечеловеческие, так и специфические летно-испытательные традиции.
Бывало, когда кто-нибудь допускал, вольно или невольно, проволочки в решении каких-либо вопросов или не проявлял инициативу в тех случаях, когда, по мнению Иванова, такую инициативу должен был проявить, «ВГ» ужасно возмущался. Он никогда не ждал команды, не просил помощи, если мог решить задачу сам. Он действовал.
Слово компромисс в человеческих отношениях он понимал как беспринципную уступку, как предательство своих убеждений. Он часто сам себя спрашивал: «Почему я, летчик-испытатель, должен говорить не то, что думаю? Только потому, что это кому-то не нравится?» И всегда повторял, что летчик-испытатель должен говорить правду, только правду!
«ВГ» был незаурядным человеком. Волевой, талантливый, он был сильной личностью.
Уникальные способности и природная острота ума позволяли ему разбираться в сложнейших технических вопросах, он не терпел «ремесленнического отношения» к работе летчика-испытателя. Он считал, что работа летчика-испытателя — это искусство, требующее таланта и вдохновения. В. Г. Иванов обладал безошибочным чутьем на талантливых летчиков, способных загораться, отдаться любимому летному делу целиком, без остатка. Вот некоторые из тех, кого он лично отобрал для летно-испытательной работы и ни в одном из них не ошибся... Василий Котлов и Михаил Твеленев, Игорь Лесников и Николай Коровин, Юрий Рогачев и Виталий Жуков, Александр Кузнецов и Иван Гудков, Георгий Береговой, Александр Бежевец и другие. Все это разные люди, но общее у них — талант летчика-испытателя и вдохновенная работа. И это общее увидел «ВГ». Интуиция у него была поразительная.
Летчики за «ВГ» шли без оглядки. Его энтузиазм, увлеченность, сила характера увлекали людей. И даже самых инертных людей «ВГ» умел раскачать и заставить шевелиться. А о людях, любящих нашу работу, преданных ей, и говорить нечего. Этих людей «ВГ» мог поднять на любое свершение.
Хочу попытаться выразить свое отношение к Василию Гавриловичу. Служить с ним была большая честь. Летать с ним — счастье. Так же примерно говорили о нем летчики, которые в течение многих лет работали с ним.
Приведу только два примера, как Иванов «воспитывал»... Запись в полетном листе лаконична. Это — главный отчетный документ работы летчика. У него был установлен такой порядок: раз в неделю все полетные листы он тщательно просматривал командирским взглядом. Мы, летчики, очень старались без помарок и ошибок заполнить эти листы, зная, что «ВГ» становится «ураганом», обнаружив какую-либо неточность в записях. Но, к сожалению, сбои у кого-то были неизбежными: то неточен под- счет минут, то неправильно записана фамилия, неточно указана дата.
— «ВГ» бушует. Полундра, ребята! — торопливо информирует товарищей кто-либо из летчиков, услышавший громкий голос разгневанного командира.
И все правые и виноватые летчики бросались врассыпную. Знали, что виноватый будет «избит»— отстранен от полетов.
Иванов с веером полетных листов в высоко поднятой руке распахивал дверь в летную комнату, в которой уже не было ни одного летчика. В ней оставались ведущие инженеры, синоптик и врач.
— Где все асы? — кричал Иванов.
— Не пришли еще, товарищ командир,— раздавался чей-нибудь голос.
— Еще и на разбор опаздывают. Ну, все. Летать никто не будет...
И веер полетных листов рассыпался по столу. Ошибки в записях летчиков «ВГ» считал личным оскорблением.
Нам важно было выждать время. Гневаться долго «ВГ» не мог, и виновный не чувствовал себя оскорбленным.
К своим просчетам и ошибкам Иванов тоже был беспощаден. Степан Анастасович Микоян вспоминает: «Как-то «ВГ» выполнял полет на опытном самолете МиГ-19 в начале его испытаний. Была низкая, сплошная облачность. «ВГ» вошел в облака и только через некоторое время заметил, что авиагоризонт не реагирует на движения ручкой. Он забыл его расстопорить! (Тогда был авиагоризонт с арретированием, то есть со стопорением). После полета он немедленно собрал всех летчиков и рассказал о своей ошибке, не боясь в ней признаться перед подчиненными. Важно было, чтобы эта ошибка не повторялась. Таким требовательным командиром он был во всем».
Однажды медкомиссия у «ВГ» нашла в почках камни. Ему угрожало списание.
Тогда он уговорил одного мотоциклиста, чтобы тот повозил его по кочкам и рытвинам как будто бы для того, чтобы потренировать вестибулярный аппарат.
Ничего не подозревая, мотоциклист повез его на полигон и возил по рытвинам и колдобинам, а «ВГ» его поторапливал: «Быстрей, быстрей!»
Так тряс его мотоцикл около часа, пока чуть было не кончилось горючее. «ВГ» сидел, обливаясь потом, бледный от боли.
В госпитале из почки сначала вышел песок, а затем камень. Этот метод был не лишен основания. В настоящее время медицинские работники выгоняют иногда камни из почек на вибростенде («трясут пациента») .
Вспоминаю чрезвычайный случай... Произошло это в начале летных испытаний. Остановился двигатель на высоте 1000 метров. Внизу была хотя и степь, но не такая уж ровная. Катапультирование было еще возможно, но тогда неизбежно разобьется дорогой самолет. А главное, останется неизвестной причина остановки двигателя. Иванов принимает решение садиться не на фюзеляж, а на шасси: в случае удара о землю шасси разрушится, но смягчит удар, который для сверхзвуковых самолетов, как правило, приводит к трагическому исходу, так называемому «хлысту»... Двойное выравнивание. Удар о землю. Столб пыли... Самолет остался цел. Значит, причина, приведшая к аварии, специалистами будет выяснена и риск летчиком-испытателем оправдан.
«ВГ» отстегнул привязные ремни, открыл фонарь кабины (остекление), вылез на плоскость и шагнул на огненный тюльпановый ковер. Ему хотелось обнять всю эту землю, которая только что казалась ему самым жестоким врагом, а теперь она вновь стала самой доброй. Летчик снял тяжелый гермошлем, положил в него несколько ярких тюльпанов.
Когда он прилетел на вертолете на аэродром, этот гермошлем с тюльпанами он протянул мне с какой-то юношеской застенчивостью в усталых глазах:
— Это вам, Марина. Тюльпаны из-под шасси с места вынужденной посадки. Можно сажать самолет и без работающего двигателя,—Добавил он.— Сам убедился.
Я-то хорошо знала цену этим тюльпанам и понимала, что передо мной стоял человек, только что выигравший жизнь. Этим полетом он вписал пункт, до этого отсутствовавший в летном наставлении и инструкции,— посадка с отказавшим двигателем на современном самолете-истребителе возможна.
Час спустя после такой вынужденной посадки Иванов уже просматривал плановую таблицу на завтра, кому-то звонил по телефону, что-то требовал, на чем-то настаивал. Будто с ним ничего и не произошло.
Множество испытаний провел В. Г. Иванов. Практически все типы самолетов-истребителей почти за 30 лет летно-испытательной работы прошли через его руки и сердце.
Как правило, он летал на самые сложные задания... Это он один из первых взлетал с катапульты, один из первых проводил испытания на штопор и внес в инструкцию пункт о запрете на сверхзвуковых самолетах на тренировочные и показные полеты на штопор.
Помню, как-то я полетела с «ВГ» на проверку техники пилотирования ночью. После полета, зарулив на стоянку, мы отправились в летную комнату. Василий Гаврилович был очень грустным. Это как-то было не похоже на него. Мне не терпелось узнать, какие замечания он имеет по моему полету. Иванов отмалчивался... Когда остались одни в летной комнате, он обхватил голову руками, сказал: «Слетала, Марина, ты хорошо... Я это чувствую».
— Почему чувствуете?— спросила я.— Вы же видели...
— Должен тебе признаться,— ответил с грустью он.— Плохо приборы видел во время полета. Перед глазами висела какая-то темная пелена.
Я тогда подумала, что, возможно, это от усталости или чрезмерного напряжения. Но то были первые симптомы тяжелейшей болезни.
...Через месяц Василия Гавриловича не стало...

Тюльпаны в гермошлеме Равных ему мало