Станкевич

После того как 6-й истребительный авиакорпус ПВО получил в необходимом количестве новые (по тому времени, конечно) самолеты и летчики корпуса освоили их, наша отдельная ночная истребительная эскадрилья, в которой воевали, отражая первые налеты германской авиации на Москву, летчики-истребители, была расформирована.
Нас вернули на испытательную работу, которая тоже продолжалась недолго, ее сменило невеселое задание: перегон самолетов эвакуировавшегося на восток Летно-исследовательского института (ЛИИ), в Казань и Новосибирск. Погода стояла, как говорят, условно-летная, то есть в мирное время нелетная, а в военное - более или менее приемлемая.
Перегнали. Увидели, что испытательная работа почти замерла, и, естественно, потянулись на фронт.
Помог нам начальник ЛИИ М.М. Громов, вернувшийся из США, куда летал с заданием просить у президента Рузвельта тяжелые бомбардировщики "летающая крепость". Рузвельт, помнивший Громова с 1937 года, когда наши летчики совершили беспосадочный перелет из Москвы через Северный полюс в Америку, принял нашу делегацию: Громова, Байдукова и Юмашева - очень дружелюбно, но... "летающих крепостей" не дал ("самим не хватает").
Громов получил назначение на Калининский фронт командиром 31 -и смешанной авиадивизии и, желая подкрепить ее сильным летным составом, выхлопотал в Управлении кадров ВВС назначение нескольких испытателей: Гринчика, Юганова, Гимпеля, Байкалова, Самусева и автора этих заметок - в кадры ВВС, к себе. Попутно нас авансом повысили в званиях - я тогда стал капитаном.
И вот в морозный декабрьский день я стою на одной из заснеженных казанских улиц, прощаюсь со своим другом - прекрасным летчиком- испытателем Юрием Константиновичем Станкевичем, известным, в частности, тем, что был у нас первым и в то время единственным, успешно сочетавшим полноценною (как говорят, "любое задание на любой машине") летную работу со столь же полноценной инженерно- исследовательской работой. А главное, хороший он был, доброжелательный человек. И верный друг своим друзьям.
- Тревожно мне за тебя, Марик, - говорил Юра. - Очень тревожно. Такая мясорубка идет. К нам на аэродром прибыл вчера полк на переформирование, так у них за три месяца почти весь летный состав выбило... Будь там поосторожнее! Не горячись. Не лезь на рожон зря.
- Летай как можно ниже и на самой малой скорости, - попробовал отшутиться я, процитировав фразу из анекдота про встревоженную мамашу, узнавшую, что ее сын летает в аэроклубе, и выдавшую ему этот совет, по сути своей предельно опасный.
- Выше или ниже - на месте тебе будет видней. Но только без лишнего азарта. С головой.
Я пообещал, что пренебрегать этой частью своего организма не буду. Мы обнялись, и я пошел. Оглянувшись, увидел, что Юра пристально смотрит мне вслед.
...Зима 1941-1942 годов далась нашему 128-му полку, входившему в состав упомянутой 31-й авиадивизии, нелегко. Противника в воздухе было много, гораздо больше, чем наших самолетов. Сложная была и погода. Полк нес потери, но тем не менее держался, воевал, имел бесспорные боевые успехи. Да и настроение было совсем не такое, как в минувшее, полное неудач, черное лето 1941 года: немцев отогнали от Москвы, наш Калининский фронт даже продвинулся далеко на запад, почти до Великих Лук.
Я вернулся из боевого вылета, зарулил машину на стоянку, как всегда, поблагодарил механика за исправную работу техники и отправился к землянке командира полка майора (в будущем - генерал-полковника авиации) Г.А. Чучева, чтобы доложить о выполнении задания и, скорее всего, получить следующее.
У землянки меня ожидал замкомандира дивизии по тылу И.М. Гиллер.
- Знаешь, - сказал он, - погиб Станкевич.
Это сообщение ударило меня как обухом по голове. Юра так беспокоился обо мне, и вот!..
… В Горьком, где находилось тогда конструкторское бюро С.А. Лавочкина, Юра получил задание (летчиков ЛИИ часто привлекали на «фирмы» для выполнения каких-либо разовых работ) перегнать в Москву двухместный вариант истребителя ЛаГГ-3, специально изготовленный для обучения и тренировки молодых летчиков перед выпуском их на основной одноместной машине этого типа.
Увидев, что Станкевич собирается в Москву, его друг – молодой, хотя уже достаточно известный сотрудник ЦАГИ М.В. Келдыш попросил:
- Юра! Мне тоже надо на несколько дней в Москву. Поезда ходят ненадежно. Возьми меня с собой.
Порядки тогда были простые – особых санкций на то, чтобы взять с собой пассажира, не требовалось. И Станкевич легко согласился.
- Только знаешь, - сказал он, - сначала я сделаю коротенький контрольный полет над аэродромом с механиком. Попробую машину. Сяду, дозаправлюсь – и полетим.
На первом же энергичном вираже самолет сорвался в штопор. Летчик вывел его в пикирование, но на выходе из пикирования машина снова сорвалась – и так три раза.
Причина такого поведения самолета была ясна: с одного из его крыльев сорвало предкрылок (отклоняющийся носок) и крыло, превратившись в подобие ножа, свои несущие свойства утратило. А вот отчего сорвался предкрылок, выяснилось позднее: он не прошел положенной термической обработки, хотя клеймо о том, что эта технологическая операция выполнена, на нем стояло. Чье-то разгильдяйство, безответственность, путаница – авиация таких вещей не прощает. Кадровых рабочих не хватало, на производство пришли вчерашние домохозяйки и подростки – с них и спрос невелик. В упавшей машине нашли Станкевича, который успел открыть закрывающий его кабину прозрачный колпак, отстегнуть привязные ремни – словом, был полностью готов к тому, чтобы выброситься с парашютом. Но не прыгнул, потому что командир покидает гибнущий корабль последним. А механик, не привычный к полетам, видимо, остолбенел, во всяком случае он замер в своей кабине, не предприняв никаких действий для прыжка.
Келдыш – будущий президент Академии наук – остался жив случайно. Много лет спустя, на космодроме, куда он – «Главный теоретик космонавтики», как его конспиративно именовали в прессе, - приезжал на все первые космические пуски, мы с ним однажды в разговоре вернулись к той трагедии. Юру Станкевича мы оба любили и забыть не могли.
А у меня запечатлелись в памяти морозный декабрьский день, улица в Казани и Юра Станкевич, взволнованно смотревший на меня, улетающего на фронт, как на потенциального смертника, уверенный, что его ждут дела более спокойные. Кто знает свою судьбу?
Кстати, в дальнейшем статистика выдала данные, показавшиеся на первый взгляд неожиданными: оказалось, что потери летного состава в боях и на испытаниях авиационной техники почти не отличаются друг от друга.