Игорь Шелест. «Лечу за мечтой» - Быстрота реакции

В сверхзвуковом полете рули самолета так зажаты потоком воздуха, что и Жаботинский с Алексеевым не смогли бы сдвинуть штурвал с места, не будь в системе управления гидроусилителей.
В наши дни усилий от рулей летчик на штурвале не воспринимает. Двигая штурвалом, педалями управления, он лишь задает интенсивность и порцию отклонения рулей, диктует свою волю механизмам, а они, обладая силой в несколько тонн, исполняют за летчика титаническую работу. А.М.Тютерев
Но когда, около четверти века назад, проторивались первые тропы сквозь неведомый еще ни одному летчику «звуковой барьер», никаких существенно усиливающих мускулатуру человека устройств в управлении не применялось.
Мы воздаем теперь должное смелости и отваге первооткрывателей. Надо бы добавить: и их физической силе.
Если мерилом истины признать объективную запись точных приборов, нужно согласиться, что первым звуковую скорость у нас в СССР преодолел Анатолий Тютерев. 18 октября 1949 года Анатолию Тютереву удалось на самолете МИГ-15 на один процент проникнуть в сверхзвуковую область скоростей. В этот день звуковой барьер пусть чуть-чуть, но остался позади пилота.
В своем заключении о полете Анатолий уже тогда писал, что встретился с большими, свыше тридцати килограммов, усилиями в управлении.
На другой день наблюдения Тютерева подтвердили другие летчики, повторившие звуковую скорость в своих полетах.
Но развить скорость, большую, чем 1,01 скорости звука, никто не мог — для самолета МИГ-15 это был предел. Таким образом, «рекорд» Тютерева продержался некоторое время, вплоть до появления более скоростного самолета МИГ-17.
Память сохранила выдающиеся полеты нашего коллеги, летчика-испытателя Петра Казьмина. В 1952 году Казьмин превысил скорость звука на восемнадцать процентов.
Теперь, когда самолеты подобрались вплотную к утроенной сверхзвуковой скорости, достижение Казьмина кажется не столь уж и впечатляющим. Но умалить его значение для своего времени ни в коем случае нельзя. И все по той же причине: он ввергал свой самолет в совершенно неведомую сверхзвуковую область. Самоотверженно шел по заданию ученых на превышение ограничений скорости, установленных создателем самолета — главным конструктором. И никто не мог ему твердо сказать, будет ли самолет на предельной скорости послушен управлению и хватит ли у Петра сил, чтоб управлять им... Повторяю: на самолетах тогда еще не применялись гидроусилители.
Недавно в архиве я разыскал технический отчет №296 за 1952 год об этой работе.
Вот о каких своих наблюдениях поведал нам тогда летчик:
«Самолет при полете в области больших величин «М» (имеется в виду скорость полета, равная 1,14 скорости звука. — И. Ш.) уподобляется жесткой пружине, которую трудно отклонить в любую сторону». МиГ-15
И далее:
«Самолет настолько «плотно сидит в воздухе», что отклонить его по всем трем осям очень трудно. Это может служить большим препятствием для выполнения эволюций в боевых условиях... Для выполнения маневрирования на сверхзвуковой скорости необходимо применение каких-либо дополнительных средств в управлении».
Как видим, летчик выдвигает аргументированное требование о введении в управление усиливающих устройств.
И, наконец, позволю себе привести еще одну формулировку из упомянутого отчета №296, которую, очевидно, следовало бы рассматривать как предупреждение возможных катастроф:
«При выполнении переворотов с высоты 12 000 метров и выше при скорости, близкой к минимальной, самолет на выходе из пикирования попадает в область больших сверхзвуковых скоростей (примерно 1,18 скорости звука. — И. Ш.), когда приложение больших тянущих усилий на ручку управления за 50 килограммов заметно не исправляет траекторию движения. У летчика создается ложное представление о невыходе самолета из пикирования... Летчику к а ж е т с я, что наступило так называемое «заклинение рулей».
Уже этих лаконично и точно сформулированных впечатлений и выводов Петра Казьмина достаточно, чтобы высоко оценить его личный вклад в освоение первых сверхзвуковых полетов и проявленные им при этом отвагу, волю, выдержку и мастерство.
Отдавая должное этой работе, озаглавленной в отчете № 296 как «Исследование устойчивости и управляемости самолета МИГ-17 на сверхзвуковых скоростях полета», ученый совет института счел возможным выдвинуть тогда эту работу и ее исполнителей — ученых Г. С. Калачева, И. М. Пашковского и ведущего летчика-испытателя П. И. Казьмина — на соискание Сталинской премии. Премии им, правда, получить не удалось, но совсем не потому, что работа оказалась недостойной. Признание этой работы застряло где-то при прохождении ведомственных инстанций.
Теперь, забежав на многие годы вперед, мы точнее можем оценивать сделанное людьми. Из того, что казалось важным, кое-что забыто. А то, что не вызывало восторженных эмоций, проходило без моральных всплесков и материальных благ, наоборот, оказалось важным и полезным.
Именно к таким работам нашего института нужно отнести исследования, проторившие в свое время дорогу в сверхзвуковую скорость.
Что же касается освоения сверхзвуковых полетов в то время и в дальнейшем, следует сказать, что дело это было подхвачено многими замечательными летчиками, и среди них в первую очередь Амет-Ханом Султаном, Анохиным, Бурцевым, Васиным, Пронякиным, Мухиным, Кочетковым, Комаровым, Волковым, Смирновым, Седовым, Мосоловым, Нефедовым, Гарнаевым, Ильюшиным, Соловьевым, Алашеевым, Еляном, Федотовым, Щербаковым. Группа испытателей ЛИИ.


Амет-Хан Султан и Петр Казьмин одновременно пришли к нам в институт после войны. Оба боевые летчики-истребители, провоевавшие всю войну, появились как-то вдруг, в один день в летной комнате. Смуглый, с шапкой чернейших волос Амет, нервно сосредоточенный в себе и молчаливый. И его приятель — Петр Казьмин, оживленный и динамичный.
О Султане поначалу трудно было что-либо сказать. В ожидании полетов он мог часами молча простаивать у окна летной комнаты, устремив взгляд в даль убегающей к горизонту взлетной полосы. При этом много курил. Услышав позади себя смешную реплику, мог почти бесшумно рассмеяться. Попытки расспросить его о фронтовой работе оканчивались примерно такой фразой:
— Понимаешь, ничего интересного. Муть какая-то в башке осталась и бесконечная стрельба... Есть погода, нет погоды. Дождь — солнце, дождь — солнце. Дождь — нары в землянках. Солнце — опять к вечеру двух-трех недосчитались... Муть и только, ничего интересного.
Казьмин, наоборот, как-то весь сразу и, казалось, самозабвенно ввергся в суету «цивильной жизни». Он создавал впечатление очень общительного человека. Но поговорить с ним серьезно было нелегко. Будто в противовес Султану, Петр пребывал в вечном движении. Перехватишь его где-нибудь в коридоре в надежде поговорить, и он будто откликается с готовностью... Но только на мгновение. Глядишь, на лице еще улыбка участия, а глаза уже бог знает где! Словно вспомнил, что поезд вот-вот уходит. И в следующий момент уже включились ноги:
— Сейчас-сейчас... Одну минуточку... Я как бумеранг... Погоди, тут вспомнил дело... — И убегал.
В ту пору и возникла о нем шуточная легенда. Кто уж ее придумал, трудно сказать. А суть ее в том, что Петра в юношестве будто бы околдовала некая фея, и теперь он до конца дней своих обречен на поиски нескончаемых и трудноразрешимых дел и забот.
Нам же оставалось лишь восторгаться его энергией и оптимизмом.
Но это, конечно, были лишь первые впечатления.
Затем покатились годы совместной работы, и прошло их свыше двадцати лет.
Казьмин старше Амета, его пятидесятилетний юбилей нагрянул раньше, и у нас состоялось торжественное и многолюдное застолье.
И тут, к немалому удивлению и любопытству сидящих за столом, поднимается Амет и просит слова.
Шум, гомон, смех, вполне естественные после трех тостов в честь юбиляра, мгновенно смолкли. Да и не мудрено: мало кому из присутствующих приходилось слушать речи Султана.
Султан начал с вопроса:
— Знаете ли вы, как летает наш шустрый юбиляр?
— Знаем, знаем, как не знать! — послышались одобрительные голоса.
— Вот и я, — продолжал оратор, — имел случай убедиться в быстроте реакции Петра. Это было в первый месяц появления нашего с Петькой на аэродроме. (Надо сказать, что, относясь прекрасно к товарищам, Амет никогда не церемонился с именами.)
Помню, вызывает нас к себе начлет Данила Зосим и говорит:
«Ребята, нужно провести показательный воздушный бой двух опытных истребителей для сравнения маневренных качеств двух самолетов. Так вот, будете драться вы. Как имеющие самый богатый фронтовой опыт. Вот вам полетные листы, берите парашюты — и айда! Постарайтесь же всыпать один другому, не теряя осмотрительности и головы».
Взлетел я, сам думаю: «А наплевать, как там будет. На этот раз заряжены только фотокинопулеметы».
Встретились мы с Петькой в зоне и стали крутиться в карусели. Мне чего-то было лень... Лето, жара, купаться хочется. А тут чепуха какая-то: драться! Словом, шаляй-валяй... Ладно. Крутимся. Минуты через три замечаю: жмет меня Петька, так и целится хвост мой поймать в прицел! И тут до меня дошло: «А что как он поколотит — позору не оберешься... Пойдет трепотня: «Вот так дважды Амет, а шустрый Петька хвоста накостылял!»
Собрался я тут изо всех сил, да, вижу, не поздновато ли? Болтается живчик — никак из-под прицела не ускользну. Беда!
Скажу откровенно, никогда я так не потел, ни в одном бою с фрицами. Прилетел, бросил парашют — и в душ.
Таков наш истребитель Петька! Давайте выпьем за него, чтоб ему леталось долго и чтоб не оставляла его быстрота реакции!
Когда Амет сел, все зашумели, зааплодировали. Стали опять поздравлять Петра: получить такую оценку от Султана мог далеко не каждый летчик — грудь Амета украшали две геройские Звезды, и они напоминали о сбитых им 49 фашистских самолетах.
Пока шумели, я стал раздумывать о быстроте реакции.
Это одно из качеств, крайне необходимых любому летчику: и фронтовику-истребителю, и летчику-испытателю. Фронтовик, превосходя этим качеством противника, может нажать «курок» на долю секунды раньше. Испытатель, наделенный отличной быстротой реакции, проявит себя особенно при испытании очень подвижных, малоустойчивых летательных машин.
Нам всем хорошо известно значение быстрой реакции в летном деле. Но оценить или измерить ее, так сказать, к о л и ч е с т в е н н о представился случай только в 1956 году.
В то время мы проводили испытания средств заправки топливом в полете. С конца крыла большого самолета-заправщика, вытягиваясь по потоку и провисая, выпускался шланг. Два самолета поочередно должны были специальными штангами, установленными в носу, соединяться в полете со шлангом, имеющим для этой цели воронку на конце.
В одном из полетов двум летчикам была поставлена задача — произвести возможно большее число контактов со шлангом.
И вот Петр Казьмин, пилотирующий одну из машин, продемонстрировал нам весьма завидную подвижность и точность пилотажа. В то время как другой, тоже очень опытный летчик произвел контакт со шлангом один-единственный раз, Петр успел сконтактироваться с соседним шлангом д е с я т ь раз!
Вот что значит быстрота реакции! П.И.Казьмин


Одно время Петр увлекся автоспортом и даже принимал участие в международных ралли. Мы, естественно, «болели».
И здесь быстрота реакции очень пригодилась Петру. Не раз он выручал нашу команду и добирался к финишу в числе первых, проделав иногда, правда, часть пути вверх колесами, скользя на крыше. Но в спорте важен конечный результат, и не зря здесь допускаются даже «силовые приемы».
Теперь трудно сказать, сколько раз в ходе автосоревнований Петра приходилось переворачивать «со спины» на колеса, сколько раз прохожие вытаскивали его из-под крутых откосов?.. И непонятным образом кар снова продолжал мчаться к цели, не обращая внимания на повреждения и ушибы, влекомый, как и его перебинтованный водитель, неуемной волей к победе! И здесь, как и в воздухе, Петр и машина сливались воедино. Наверно, это и определяет наивысшую профессиональность освоения человеком техники.
Тогда-то, в самый острый момент увлеченности Петра автоспортом, мне пришлось как-то проехать с ним в качестве пассажира.
Не знаю, как улаживал Казьмин свои взаимоотношения с ГАИ, но, признаюсь, мне было беспокойно в этом рейсе. Я знал, конечно, о великолепной реакции водителя, но было невдомек, почему на скорости сто двадцать он старается непрерывно прикуривать гаснущую сигарету и оборачиваться все время к пассажирам, сидящим позади?
Вскоре мне показалось, что голова его вертится, как на шаровом шарнире, на 180 градусов, ни на секунду не зная покоя. Это было невыносимо. Я сказал: «Останови-ка! Боюсь, у тебя отвернется голова».
Петр не обиделся. Каждому присущ собственный жизненный пульс.

Правильное решение Дважды герой