Игорь Шелест. «Лечу за мечтой» - Взрыв пушки

Было основание и у Козлова гордиться своим орденом. Позже у него появились и более высокие награды, но этот скромный, лаконичный красноэмалевый орден он ценил выше всех своих наград.
Да и понятно. Так уж устроен человек: тем большую радость ему приносит награда, чем более он сам сознает, что досталась она по достоинству, за выполненное им дело, которым он вправе гордиться. Человеку бесконечно дорого, когда в большом общем труде люди умеют заметить и по справедливости оценить и его труд. Причем сразу же, и оценить объективно — не выше и не ниже, без скидок и преувеличений. Я знал дважды Героя, который больше всего гордился одним боевым орденом, полученным от командарма сразу же после трудного боя.
Всю жизнь он помнил, как командарм обнял его, расцеловал по-русски, троекратно, снял со своей груди боевой орден и приколол ему на грудь.
Свой первый орден — Красную Звезду за номером 27 — Иван Фролович Козлов получил от Михаила Ивановича Калинина 20 мая 1932 года, на следующий день после совершенной им самоотверженной посадки на поврежденном взрывом самолете.
Начальник ВВС Я. И. Алкснис перевел Козлова из НИИ ВВС в ЦАГИ, возложив на него обязанности летчика-испытателя и начальника летно-экспериментальной станции.
Здесь Козлов и отличился при испытании двухмоторного пушечного истребителя оригинальной конструкции Чернышева.
Летчик — единственный член экипажа в этом самолете — помещался в гондоле между двумя моторами «юпитер»: одним — тянущим спереди, другим — толкающим сзади. Гондола располагалась на крыле в центре. По бокам ее к крылу присоединялись две балки — две трубы, к которым крепилось обыкновенного вида хвостовое оперение.
Опытный пушечный истребитель И-12. Так выглядел опытный истребитель И-12 (АНТ-23) — «Бауманский комсомолец» — конструкции молодого инженера, одного из помощников Андрея Николаевича Туполева — Виктора Николаевича Чернышева.
Главной особенностью этого невиданного для той поры самолета были две трехдюймовые безоткатные пушки Курчевского, расположенные в балках-трубах.
Применение подобной, можно сказать, т я ж е л о й для одноместного небольшого самолета артиллерии было настолько смело, дерзко, что в случае успеха самолет мог бы стать самым мощным в огневом отношении самолетом-истребителем, не знающим себе равных.
Сидя между моторами в кабине над крылом, Козлов мог видеть слева и справа от себя казенные части пушек — здесь происходила перезарядка снарядов.
На первых порах, пока шли доводочные испытания без стрельбы, пушки, естественно, не влияли заметно на самолет. Потом пришло время приступить к стрельбе: в конце концов, квинтэссенция оригинальной конструкции была в пушках.
Отправлял в полет Козлова инженер-вооруженец Борис Сергеевич Вахмистров. Старый служака, он-то свое дело знал. Сам стрелял из таких пушек на полигоне не раз, и теперь, когда Козлов стал натягивать на себя парашют, Вахмистров светился добродушной, безмятежной улыбкой.
Он, вероятно, хотел укрепить в Козлове уверенность в успехе дела, приободрить. Во всяком случае, вооруженец заговорил в шутливом тоне:
— Иван Фролович, поверь, очень мягко бьют. Не пушки, а хлопушки!.. Никакой отдачи. У моей ц е н т р а л к и отдача больше! Словом, пали себе спокойно. Пали, как по чиркам... Можешь даже сразу из обоих стволов.
— Хм, — взглянул Козлов, — так ты, Борис Сергеевич, и впрямь советуешь сразу д у п л е т о м?
— А что? Я в них верю, как в свою ц е н т р а л к у!
Козлов подошел к кабине, взялся рукой за обшитый кожей мягкий борт и обернулся:
— Нет, Борис Сергеевич, стрелять я стану сперва из одной, скажем, начну вот с левой... А потом попробую другую.
— Добро. Как знаешь, — ответил инженер и отошел. Козлов стал пробовать моторы.
Набрав нужную высоту над полигоном, летчик сделал круг, увидел знак на земле «Стрелять разрешено» и развернулся на боевой курс.
Он посмотрел на левое крыло, на пушку: «Ну что ж, пожалуй, надо начинать!» Однако еще помедлил, не сразу нажал на кнопку. Некоторое время приглядывался, примеривался к ней пальцем. Кнопки обеих пушек были в баранке ручки управления.
«Начали!» — скомандовал он себе даже с досадой и надавил на кнопку.
В тот же миг слева раздался такой адский взрыв, что летчику почудилось, будто в левое крыло угодила молния, ослепила глаза. Машина вскинулась, как лошадь в испуге.
Инстинктивно он убрал газ моторам. И первым его сознательным движением было отстегнуть ремни! Уже отбросив их назад, он оглянулся влево, где только что вздыбилось зловещее сияние.
Вид крыла заставил его содрогнуться.
Против казенной части обшивка крыла была взорвана. Рваные углы ее загнулись, перекорежились, внутри виден был изуродованный каркас. Но главное, что он увидел в следующий момент, привело его в леденящий трепет: из соединительной балки — стальной трубы, на которой крепился хвост и которая одновременно являлась основанием ствола пушки, — был вырван изрядный клок вместе с частью соединительного фланца. Над брешью трубы, над порванной обшивкой крыла выглядывал еще спутанный пучок каких-то тросов.
«Порвано у п р а в л е н и е!» — обожгла его мысль. Но, тронув ручку, он даже удивился: «Действует!»
Он понимал, что хвостовая балка теперь может оторваться в любой момент, улететь назад вместе с хвостом... Тогда...
Прыгать! Прыгать!! Скорей, скорей! Он энергично выжал себя, опираясь на борта локтями, но замер на мгновенье и снова опустился на сиденье.
«Но самолет-то ведь держится?»
Потряхивая всем корпусом, самолет действительно почему-то летел — не падал. Не разрушаясь, летел с небольшим снижением. Моторы работали мягко и ровно. Напружинившись весь, Козлов гипнотизировал теперь взглядом рваную брешь. Хвост мелко вздрагивал, даже через тряску моторов слышался его зуд.
«Если бы знать, когда, в какой момент он отлетит?»
И все же летчик не прыгал. Он медлил, понимая, что прыгать нужно именно сейчас!.. Понимал, если оторвется хвост, ему не выбраться из беспорядочно падающей с большими перегрузками машины. Но он не прыгал...
Конечно, нельзя не разделить его сомнения: покинуть эту машину было не так-то просто. Позади кабины летчика вращался пропеллер толкающего мотора, остановить его было нельзя. Он продолжал бы вращаться от набегающего потока ветра, если бы даже летчик и выключил мотор, и был опасен, как нож мясорубки.
Козлов продумал кое-что заранее... «Если придется прыгать — свалю машину на крыло в скольжение, а сам выброшусь в противоположную сторону!.. Так винт не достанет!»
Но то были рассуждения. Здесь же, в реальной обстановке, когда машина висела на волоске от разрушения, он не сомневался: чуть тронь ее порезче, и она вся разлетится в клочья. И в самом деле, в этой обстановке трудно было на что-нибудь решиться.
«Ну а если выпрыгнуть, — продолжал рассуждать Козлов, — кто потом узнает, отчего взорвалась пушка?»
Не приняв никакого решения, он с величайшей осторожностью стал разворачиваться в сторону Центрального аэродрома. Теперь он понял, что торчащий из крыла клубок — трос от проводки к стабилизатору, и, стало быть, если штурвальчик стабилизатора не трогать — можно, пожалуй, сесть и так... Но можно и не сесть... если отлетит балка при развороте, при заходе на посадку!
В споре с собой он медлил. Самолет планировал по прямой, и аэродром неотвратимо надвигался. Стрелка высотомера довольно быстро склонялась влево. Пятьсот... Четыреста... Триста метров...
«Ну, теперь не выпрыгнуть, если и отлетит балка! А если отлетит — будут гадать: какого черта не прыгал, д у р а к? А... все равно поздно!.. Буду садиться!»
Летчик как бы сразу определился. Он перестал смотреть на развороченную балку и сосредоточился на пилотировании. У земли воздух был неспокойный, побалтывало, хвост затрясся еще сильней. И ноги летчика вздрагивали на педалях, а онемевшая рука до боли сжимала ручку.
— Еще немного!.. Еще, еще... — умолял он машину. — Так, так, еще... Мо-лод-чина!.. Дер-жись!.. Осталось пятьдесят метров, тридцать, двадцать... Хо-ро-шо! — закричал он, когда самолет выровнялся над травой... И в э т о т момент балка п е р е л о м и л а с ь!
Но под колесами уже была земля.

В порядке справки:

«Хвостовые балки сделаны были из водопроводных труб, обточенных снаружи и внутри до диаметра 170 миллиметров, и толщины стенок от 3 до 1 миллиметра».
«...Но главное — летчику невозможно было покинуть самолет при аварии, попадание его в задний винт было неминуемо, а аварийных устройств тогда еще не было».
(В. Б. Ш а в р о в, История конструкций самолетов в СССР)

Пожар на "ТБ-5" Северный полюс наш!